Через 75 лет после гибели легендарного Павки Морозова драматург Нина Беленицкая и режиссёр Евгений Григорьев подняли архивные документы и…
Представить страшно: где он только не перебывал после собственной смерти! В пионерских дружинах и школах, библиотеках и колхозах. На железнодорожных станциях и на улицах – уфимских, тульских, владимирских, волгоградских, мурманских, красноярских, омских, оренбургских, пензенских, смоленских, тверских, ярославских… Шарьинских даже. В строчках – Горького и Щипачёва, Губарева, Дружникова и Соломеина. В нотах – Балкашина, Витлина, Красева и «Крематория». Его воздвигли – в бронзе и гипсе. Его чуть было не сняли – Эйзенштейн с Ржешевским в «Бежином луге». А что, если точки на карте, вывески, памятники, оперы, книги – всё напрасно? В минувшее воскресенье корреспондент «СП-ДО» Дарья ШАНИНА стала свидетелем крушения «могучего и никем непобедимого» мифа по имени Павлик Морозов: московский Театр им. Йозефа Бойса привёз в Кострому «антипашистский» спектакль.
На странноватые драматургические идеи Ясная Поляна, дело ясное, весьма и весьма вдохновляет. А вот на какую сцену подобным идеям податься после отъезда из толстовских владений, вопрос довольно сложный. Так что Павлику Морозову очень даже повезло, как бы кощунственно сей вывод не звучал. Точнее, повезло Нине Беленицкой, которая «морозовской» темой заболела давно, а вот шансов вылечиться имела маловато. Ну, кто бы в 2006 году (с 32-го, когда Павки не стало, ни много ни мало семь с половиной десятилетий прошло) посочувствовал душе драматурга, терзающейся на предмет «за отца или за счастливое будущее страны»?
В Ясной Поляне, где худрук Театра.Doc Михаил Угаров собрал очередную режиссёрско-драматургическую лабораторию, аж двое посочувствовали. Во-первых, сам господин Угаров, крёстный отец современной российской драмы, учуяв скорое и неминуемое появление нового опуса для театра, разомлел. С тех пор его Театр.Doc так и остаётся верным другом и надёжным помощником детища Беленицкой. Во-вторых, к сочувствующим примкнул режиссёр Евгений Григорьев, до того светлого дня идентифицировавший себя как кинодокументалиста. Ему, конечно, не отважный «борец с кулачеством» Павка Морозов приглянулся, а миловидная блондинка Нина Беленицкая (не подумайте: не журналистская «утка» — Евгений сам во всём признался на глазах у располагающей к откровениям костромской публики). Григорьев и сейчас, после четырёх лет работы над спектаклем, к пионеру-герою пылким чувством не проникся. В ответ на зрительские реплики «Ах, какую актуальную тему вы затронули!» саркастично ехидничает: «Да что вы?!».
Впрочем, повод недолюбливать Павлика Морозова у режиссёра есть, да ещё и какой: родился Григорьев в семидесяти километрах от Герасимовки (если напрямик – через речку, говорит, километров сорок). В школе учился – имени Павлика, на митинги выходил – в память о Павлике, даже в лыжных гонках участвовал – на «призы» Павлика. Кстати, о призах. Кабы не Павлик, неизвестно бы ещё, когда до «Золотой Маски» дослужился кинорежиссёр Евгений Григорьев. А тут, глядишь, первая проба «мотора» в театре – и сразу же золотая номинация «Эксперимент».
Спекаткль Беленицкой и Григорьева «Павлик – мой бог» действительно эксперимент, и формальный, и содержательный. Будь иначе, дорога в Театр им. Йозефа Бойса ему была бы заказана: блистать под вывеской одного из самых «неформатных» художников второй половины XX века только бунтарям века XXI и позволено. Против чего бунтуют «бойсовцы», понятно: закостенелых и паутиной поросших старых театральных форм. Во имя чего бунтуют, выясняется, если в творческие постулаты театра вчитаться: весь мир – произведение искусства, а люди в нём – художники. Говоря проще, каждый сам творит своё искусство. Круглосуточно и сиюминутно. В общем-то, именно поэтому разделения «актёр – зритель» последователи Йозефа Бойса не приемлют: 18 декабря на арт-площадке СТАНЦИЯ в создании «Павлика» костромичи приняли самое активное участие.
Потому постановку Евгения Григорьева вернее не спектаклем называть – драматическим перформансом. Главная героиня его – девушка Таня (Маргарита Кутовая) – из зрительного зала выходит и, с залом же выстраивая партнёрские отношения, ведёт первые сцены. История вырисовывается, каждому второму в сегодняшней России близкая и понятная: ушёл отец из семьи. Двух дочерей, между прочим, бросил. На звонки не отвечает. Алиментов не платит. Козёл. А слабой девочке так хочется рядом сильного мужского плеча: она и в куртку-то отцовскую заворачивается, и одеколон его вдыхает – не надышится. Потом, правда, всё это с молотка пытается спустить, зрителям втюхивая по дешёвке. Вещи-то продать не так сложно – вот только память и тоску вместе с барахлом в чужие руки не скинешь.
Маргарита Кутовая брошенную дочь играет, схватывая суть внутренней трагедии: в ней живёт та самая обида, которая здравому смыслу затыкает глаза и уши. Таня не ищет причин и не хочет думать о последствиях: мне больно – будет больно и ему. «В ФСБ, в ОБЭП, в налоговую инспекцию, в налоговую полицию, самому Господу Богу (если он, конечно, существует)… донос». Истерично, резко, зло. Но Беленицкая, простите, образ главной героини с себя списывает – ещё бы не зло.
Ступая на дорогу отцепредательства, Тане, конечно, не избежать встречи с главным прототипом всех отцепредательств прошлого столетия – Павликом Морозовым (Леонид Тележинский). В спектакле нет временных трансформаций (всё происходит сегодня), оттого и традиционной фантастики нет. Встреча Тани с Павкой скорее фантасмагория: он – памятник, оживший, судя по всему, в воспалённом сознании героини. И пока у него есть время высказаться, он жутко-отчаянно твердит: «Не было, не было, не было!» — ни дать ни взять булгаковский Понтий Пилат.
Нина Беленицкая и Евгений Григорьев не выбеливают посеревший от пыли десятилетий образ пионера-героя – они вообще снимают с него какие-либо краски, и белое, и чёрное ставя под сомнение. Сомнение, документами подтверждённое: недаром в сентябре 2006-го они перелопатили весь герасимовский архив. Донос, говорите? А кому доносить, если председатель сельсовета – сам отец? Показания на суде? А кто мог слушать четырнадцатилетнего? Кулачество не мог не презирать, как пионер? А был ли пионером?
Ответов на эти вопросы спектакль не даёт – он просто-напросто ставит их перед зрителем. Чтобы тот раз и навсегда усвоил: история ни одной истиной не располагает. Истина в том, что Павка «жить хотел» — и не дожил. Любить хотел – недолюбил. Даже умереть мечтал за Родину, на фронте – и не умер. Мысль сама по себе не нова, даже заезжена веками. Ново, а потому очень важно в спектакле другое – то, что крутят пять видеоэкранов на заднике, и то, что крутится десятилетиями в зрительском сознании. В Герасимовке бабульки хором с патриотизмом, который светится глазах и дрожит в голосе, до сих пор затягивают «кипучую, могучую» — и литию по Павлику служат. Композиторы средней руки в патриотическом экстазе сочиняют симфонии, оплакивающие Павкину короткую, но славную жизнь. А мы, всё тем же патриотизмом движимые, верим в то, что Павка – православный мученик, и записочки ему пишем, чтобы желания исполнил. А со стороны если на всю эту, уже восемьдесят лет длящуюся коллективную «морозовщину» взглянуть, рыдать хочется. Не по Павке – по себе. Всеохватный и непреходящий идиотизм – верить в фантом, из-за фантома скрещивать копья. Предавал – не предавал, был пионером – не был… Мы есть – вот что неоспоримо. И возможность собственную жизнь прожить чуточку умнее.
Текст: Дарья Шанина
Рубрика: Без рубрики and tagged театр. Bookmark the permalink. Both comments and trackbacks are currently closed.
Генеральный партнер
А был ли Павлик?
Через 75 лет после гибели легендарного Павки Морозова драматург Нина Беленицкая и режиссёр Евгений Григорьев подняли архивные документы и…
Представить страшно: где он только не перебывал после собственной смерти! В пионерских дружинах и школах, библиотеках и колхозах. На железнодорожных станциях и на улицах – уфимских, тульских, владимирских, волгоградских, мурманских, красноярских, омских, оренбургских, пензенских, смоленских, тверских, ярославских… Шарьинских даже. В строчках – Горького и Щипачёва, Губарева, Дружникова и Соломеина. В нотах – Балкашина, Витлина, Красева и «Крематория». Его воздвигли – в бронзе и гипсе. Его чуть было не сняли – Эйзенштейн с Ржешевским в «Бежином луге». А что, если точки на карте, вывески, памятники, оперы, книги – всё напрасно? В минувшее воскресенье корреспондент «СП-ДО» Дарья ШАНИНА стала свидетелем крушения «могучего и никем непобедимого» мифа по имени Павлик Морозов: московский Театр им. Йозефа Бойса привёз в Кострому «антипашистский» спектакль.
На странноватые драматургические идеи Ясная Поляна, дело ясное, весьма и весьма вдохновляет. А вот на какую сцену подобным идеям податься после отъезда из толстовских владений, вопрос довольно сложный. Так что Павлику Морозову очень даже повезло, как бы кощунственно сей вывод не звучал. Точнее, повезло Нине Беленицкой, которая «морозовской» темой заболела давно, а вот шансов вылечиться имела маловато. Ну, кто бы в 2006 году (с 32-го, когда Павки не стало, ни много ни мало семь с половиной десятилетий прошло) посочувствовал душе драматурга, терзающейся на предмет «за отца или за счастливое будущее страны»?
В Ясной Поляне, где худрук Театра.Doc Михаил Угаров собрал очередную режиссёрско-драматургическую лабораторию, аж двое посочувствовали. Во-первых, сам господин Угаров, крёстный отец современной российской драмы, учуяв скорое и неминуемое появление нового опуса для театра, разомлел. С тех пор его Театр.Doc так и остаётся верным другом и надёжным помощником детища Беленицкой. Во-вторых, к сочувствующим примкнул режиссёр Евгений Григорьев, до того светлого дня идентифицировавший себя как кинодокументалиста. Ему, конечно, не отважный «борец с кулачеством» Павка Морозов приглянулся, а миловидная блондинка Нина Беленицкая (не подумайте: не журналистская «утка» — Евгений сам во всём признался на глазах у располагающей к откровениям костромской публики). Григорьев и сейчас, после четырёх лет работы над спектаклем, к пионеру-герою пылким чувством не проникся. В ответ на зрительские реплики «Ах, какую актуальную тему вы затронули!» саркастично ехидничает: «Да что вы?!».
Впрочем, повод недолюбливать Павлика Морозова у режиссёра есть, да ещё и какой: родился Григорьев в семидесяти километрах от Герасимовки (если напрямик – через речку, говорит, километров сорок). В школе учился – имени Павлика, на митинги выходил – в память о Павлике, даже в лыжных гонках участвовал – на «призы» Павлика. Кстати, о призах. Кабы не Павлик, неизвестно бы ещё, когда до «Золотой Маски» дослужился кинорежиссёр Евгений Григорьев. А тут, глядишь, первая проба «мотора» в театре – и сразу же золотая номинация «Эксперимент».
Спекаткль Беленицкой и Григорьева «Павлик – мой бог» действительно эксперимент, и формальный, и содержательный. Будь иначе, дорога в Театр им. Йозефа Бойса ему была бы заказана: блистать под вывеской одного из самых «неформатных» художников второй половины XX века только бунтарям века XXI и позволено. Против чего бунтуют «бойсовцы», понятно: закостенелых и паутиной поросших старых театральных форм. Во имя чего бунтуют, выясняется, если в творческие постулаты театра вчитаться: весь мир – произведение искусства, а люди в нём – художники. Говоря проще, каждый сам творит своё искусство. Круглосуточно и сиюминутно. В общем-то, именно поэтому разделения «актёр – зритель» последователи Йозефа Бойса не приемлют: 18 декабря на арт-площадке СТАНЦИЯ в создании «Павлика» костромичи приняли самое активное участие.
Потому постановку Евгения Григорьева вернее не спектаклем называть – драматическим перформансом. Главная героиня его – девушка Таня (Маргарита Кутовая) – из зрительного зала выходит и, с залом же выстраивая партнёрские отношения, ведёт первые сцены. История вырисовывается, каждому второму в сегодняшней России близкая и понятная: ушёл отец из семьи. Двух дочерей, между прочим, бросил. На звонки не отвечает. Алиментов не платит. Козёл. А слабой девочке так хочется рядом сильного мужского плеча: она и в куртку-то отцовскую заворачивается, и одеколон его вдыхает – не надышится. Потом, правда, всё это с молотка пытается спустить, зрителям втюхивая по дешёвке. Вещи-то продать не так сложно – вот только память и тоску вместе с барахлом в чужие руки не скинешь.
Маргарита Кутовая брошенную дочь играет, схватывая суть внутренней трагедии: в ней живёт та самая обида, которая здравому смыслу затыкает глаза и уши. Таня не ищет причин и не хочет думать о последствиях: мне больно – будет больно и ему. «В ФСБ, в ОБЭП, в налоговую инспекцию, в налоговую полицию, самому Господу Богу (если он, конечно, существует)… донос». Истерично, резко, зло. Но Беленицкая, простите, образ главной героини с себя списывает – ещё бы не зло.
Ступая на дорогу отцепредательства, Тане, конечно, не избежать встречи с главным прототипом всех отцепредательств прошлого столетия – Павликом Морозовым (Леонид Тележинский). В спектакле нет временных трансформаций (всё происходит сегодня), оттого и традиционной фантастики нет. Встреча Тани с Павкой скорее фантасмагория: он – памятник, оживший, судя по всему, в воспалённом сознании героини. И пока у него есть время высказаться, он жутко-отчаянно твердит: «Не было, не было, не было!» — ни дать ни взять булгаковский Понтий Пилат.
Нина Беленицкая и Евгений Григорьев не выбеливают посеревший от пыли десятилетий образ пионера-героя – они вообще снимают с него какие-либо краски, и белое, и чёрное ставя под сомнение. Сомнение, документами подтверждённое: недаром в сентябре 2006-го они перелопатили весь герасимовский архив. Донос, говорите? А кому доносить, если председатель сельсовета – сам отец? Показания на суде? А кто мог слушать четырнадцатилетнего? Кулачество не мог не презирать, как пионер? А был ли пионером?
Ответов на эти вопросы спектакль не даёт – он просто-напросто ставит их перед зрителем. Чтобы тот раз и навсегда усвоил: история ни одной истиной не располагает. Истина в том, что Павка «жить хотел» — и не дожил. Любить хотел – недолюбил. Даже умереть мечтал за Родину, на фронте – и не умер. Мысль сама по себе не нова, даже заезжена веками. Ново, а потому очень важно в спектакле другое – то, что крутят пять видеоэкранов на заднике, и то, что крутится десятилетиями в зрительском сознании. В Герасимовке бабульки хором с патриотизмом, который светится глазах и дрожит в голосе, до сих пор затягивают «кипучую, могучую» — и литию по Павлику служат. Композиторы средней руки в патриотическом экстазе сочиняют симфонии, оплакивающие Павкину короткую, но славную жизнь. А мы, всё тем же патриотизмом движимые, верим в то, что Павка – православный мученик, и записочки ему пишем, чтобы желания исполнил. А со стороны если на всю эту, уже восемьдесят лет длящуюся коллективную «морозовщину» взглянуть, рыдать хочется. Не по Павке – по себе. Всеохватный и непреходящий идиотизм – верить в фантом, из-за фантома скрещивать копья. Предавал – не предавал, был пионером – не был… Мы есть – вот что неоспоримо. И возможность собственную жизнь прожить чуточку умнее.
Текст: Дарья Шанина