Восьмой фестиваль дуэтов современного танца «Диверсия» прошёл, как никогда, «по-человечески» Диалогов на этот раз восемь: говорят Украина и Италия, говорят Екатеринбург и Казань, Чехия говорит дважды, говорит Москва и снова Москва. Но версия – у всех – только одна: человек человеку… нужен. «Диверсия», из года в год разрушающая (стереотипы, тишину и местечковость Костромы), в 2014-м впервые соединила – маленькую и взрослую, рыжую и брюнетистую, влюблённого в гитару и ту, что гитару готова убить… Даже неформатные-всегда-везде «Провинциальные танцы» Татьяны Багановой по случаю «Диверсии» «отформатировались» – вдесятером, человек к человеку, прильнули тоже. Корреспондент «СП-ДО» Дарья ШАНИНА долго удивлялась.
Когда к женщине льнёт мужчина (у кого-то бывает, что к мужчине женщина) – это положено, этим не фриканёшь, от этого танцевали не раз. Точнее, все семь предыдущих раз и танцевали. На «Диверсии» номер восемь про «он её, она его» вспоминают только на второй день – спектакль «Remind Me» казанцев Анастасии Токрановой и Тимофея Жилина, сам по себе, интимный шёпот, но среди других (в нынешней программе восемь дуэтных сочинений) внезапно оборачивается громким манифестом. «Remind everybody about love» – примерно таким. Жилин и Токранова, на сей раз единственные, устраивают пятнадцатиминутку любви. Единственные именно по любви телом припадают к телу.
«Remind Me» в принципе движется в любовном ритме – на сплошном выдохе, резко-резко, скорее к пику. Так скорее, что даже не до пауз: если он и опирается на неё, то только для того, чтобы сразу же оттолкнуться, если она и прилаживается в «мостик», то лишь затем, чтобы из него через секунду – в кувырок. Но и в этом космическом нон-стопе они вдруг, как космические же корабли, стыкуются: он припадает к её спине, он вжимается в её тело, он поражается её «электричеством» – она, как ни убегай, и главный его смысл, и сильнейшее его желание, и его вечная боль. Голая, в общем, классика жанра.
И это вся классика: остальные пять разнополых дуэтов три диверсионных дня занимаются чем угодно – только не любовью. Хотя «голых» среди них большинство: задуманная «театральной» осенью (на театре военных действий Европа уже скоро год), «Диверсия-2014» в кои-то веки обходится без костюмов-масок-париков. Танцует – пусть целый мир темнит – начистоту. Костюмным и даже декорационным получается разве что «Viale Dei Castagni 16» («Проспект Каштанов, 16» по-нашему) итальянцев Пьерадольфо Чьулли и Олимпии Фортуни: собственную жилплощадь (здесь в уголочке нежатся подушки и повсюду уютно «потрескивает» попкорн) пара превращает в площадь Игры. Чтобы, проиграв почти целый час, всё-таки снова – зажить.
Они, парень в толстовке и девушка в футболке, поначалу как раз и живут: по очереди жадно кромсают пространство руками-лезвиями, упоённо взвинчивают мир сильными, красивыми ногами. Будоражатся, вскидываются, летают (это не contemporary dance, это уже спортивная акробатика) – отрываются, короче. И вдруг – бух в подушки. И понеслось… Как во сне, где всё – пожалуйста, Олимпия руки «одевает» в ноги (натянула штаны на руки, голову туда же спрятала, и надвигается на публику самостоятельно ходячая попа), Пьерадольфо наряжается Бэтменом и изо всех сил трясёт-развевает собственный плащ. Потом очкарики на дискотеке появляются: она – такая стесняшка-ботан, он – такой развяза-фрик. Потом два толстяка возникают…
Рассовывая подушки, куда только можно, шевеля «булками», чавкая попкорном, в общем, кривляясь и комиксуя, эти двое всех человеческих «тараканов» пытаются занести в Красную книгу. Все человеческие странности стараются возвести в норму. Но норма, слава Богу, побеждает, и больше не на площади Игры – на «живой площади» вновь показываются просто парень и девушка. Под его безразмерной толстовкой они срастаются в одно существо – о двух головах, четырёх ногах и четырёх руках. И этот сверхчеловек, свыкаясь с собственной чрезмерностью, счастливо улыбается – так улыбаются, только когда вместе.
У москвичек Галины Грачёвой и Ирины Лобковой всё то же: и две головы, и четыре руки-ноги, и улыбаются всеми губами разом. Потому что в принципе смешная затея – между Галей и Ирой (или между Машей и Олей, или между Клавой и Фросей, или между Ларисой и Светой) найти хотя бы одно различие. Одно есть: первая рыжая, вторая чёрная, но через четверть часа и оно превращается в сходство – чёрная, оказывается, первая, а рыжая, выясняется, вторая. Пока выясняется (что все мы, бабы, – бабы, и не имеет значения, какого цвета голова), две мамзели отчаянно хотят и совершенно не могут разделиться: Галино тело к телу Ириному приделано какой-то пружиной-невидимкой. Отбежишь подальше – притянет назад. Свой цирково-анатомический трюк под названием «Она-Она» Грачёва-Лобкова проделывают, чтобы удостовериться: дружба женская не сломается…
У чешско-бельгийского дуэта – равновеликие Тереза Ондрова и Питер Савел, если верить программке, сошлись на проекте «Намного больше, чем ничего» – тело в принципе одно на двоих. Точнее, у них два одинаковых тела: худые, ребристые, гибкие (сзади вообще не отличишь), они оба могут и мужика «включить», и по-дамски повилять бёдрами (пол Тереза и Питер надевают и скидывают, как нижнее бельё). Танцевальное «гермафродитство» Савел и Ондрова устраивают не только пластической забавы ради (хотя от игривых плечиков к грубым ступням – переходы реально забавные). Здесь к откровенному внешнему кривлянию примешана тщательно скрываемая внутренняя боль: вот если бы нам реально одно тело на всех – и никаких полов – было бы куда счастливее.
О счастье, которое только в мечтах, потому что люди – порознь, танцуют украинки Елена Чучко и Полина Давидюк и чехи Ленка Бартункова и Михал Захора. Первые так хотят слиться в одно: маленькая девочка и взрослая женщина, зажато и опасливо существуя в мире-тьме, всё время приближаются, тянутся друг к другу. И нежно прикасаются, и дерзко дерутся, но ни в прикосновении, ни в драке не рождается гармония: ни любовью, ни силой они не соединимы – как не соединимы прошлое и будущее. И пытаться соединять не стоит: пока пытаешься, настоящее проходит зря. Бессвязными и страшными фразами («Люди как игрушечные дельфины», «Смерть – это когда выигрывает чёрное», «Никогда!» – постоянно звучит фоном) проскальзывает мимо.
Вторые, Бартункова и Захора, тоже мечтают, чтобы вместе: в свете, тающем, как рафинад, статная женщина и гигант-мужчина застывают, как белоснежные фигуры на чёрной античной вазе. Нераздельным образом смотрятся. Несокрушимым барельефом выглядят. Но что-то всё-таки сокрушает – и, разламывая пространство мощными руками, они разламывают собственную – дуэтную – целостность. Её уже не восстановить: этот одновременно пустой и наполненный мир сильный и бессильный одновременно.
«Моя любовь / Моя жизнь» Анны Щеклеиной и Александра Фролова расколоты тоже: любовь – её, жизнь – его, и, кажется, никаких пересечений. Щеклеина и Фролов вообще всегда конфликтны до предела (в их случае: конфликтуют, значит, любят): дуэт-спор, дуэт-несовместимость, дуэт, где каждый сам и лучше, – екатеринбургская «Zonk’а» такая. На этот раз Аня «давит» библейским трагизмом: её любовь – белое платье, заломленные руки, угнетённая спина. Саша «вдаряет» бытовым хохмизмом: его жизнь – сплошной танец. Танец нормальных таких пацанов в ДК, танец смелых девчонок из общаги, танец парня, наугад выдернутого из зрительного зала. Собственное тело превращая в их тела, Фролов не боится безумного гротеска. «Zonk’а» вообще ничего не боится – и тем всегда великолепна.
Софья Гайдукова на шею Даниила Исупова (они – москвичи) сесть тоже не боится. В прямом смысле – на шею, в прямом смысле – сесть. Она бы, кажется, так всю жизнь и сидела, но Даниил «подсел» на гитару – между этими двумя, такими близкими, телами музыка встала стеной. Соня пытается пробиться: и извивается призывно, и смотрит нежно, и держит крепко. Но Даниил тоже крепко держит оборону – гитарный гриф держит, как самое любимое на свете. И, в общем, держаться друг друга он, она и гитара (именно в таком составе), похоже, будут вечно.
О вечной тяге человека к человеку на самой «человеческой» из восьми «Диверсий» танцуют легендарные «Провинциальные танцы». В программе дуэтного феста десятка багановских трюкачей, естественно, гости, но по сути – этого феста хозяева. То, что восемь раз танцуют двое, десятеро протанцовывают за час: «Забытьлюбить» – беспрерывная часовая телесная жажда, заставляющая разнополых танцовщиков при виде (точнее, при чувстве) друг друга колотиться мелко и часто. Танец «багановцев» рождается из первобытного главного ритма – и инстинктивно подчиняющиеся ему кажутся гораздо более счастливыми, чем те, кто собственный ритм упрятывает под суровую социальную холстину. «Провинциальные танцы» не призывают дичать – «Провинциальные танцы» просят очеловечиться. Тем более что для этого нужен всего один шаг – навстречу друг другу.
foto by Alex Yocu
Фестиваль Диверсия 2014 прошел при поддержке Министерства Культуры Российской Федерации, Фонда Михаила Прохорова и Администрации Костромской области.
Генеральный партнер
Диверсия №8
Про Че
Восьмой фестиваль дуэтов современного танца «Диверсия» прошёл, как никогда, «по-человечески»
Диалогов на этот раз восемь: говорят Украина и Италия, говорят Екатеринбург и Казань, Чехия говорит дважды, говорит Москва и снова Москва. Но версия – у всех – только одна: человек человеку… нужен. «Диверсия», из года в год разрушающая (стереотипы, тишину и местечковость Костромы), в 2014-м впервые соединила – маленькую и взрослую, рыжую и брюнетистую, влюблённого в гитару и ту, что гитару готова убить… Даже неформатные-всегда-везде «Провинциальные танцы» Татьяны Багановой по случаю «Диверсии» «отформатировались» – вдесятером, человек к человеку, прильнули тоже. Корреспондент «СП-ДО» Дарья ШАНИНА долго удивлялась.
Когда к женщине льнёт мужчина (у кого-то бывает, что к мужчине женщина) – это положено, этим не фриканёшь, от этого танцевали не раз. Точнее, все семь предыдущих раз и танцевали. На «Диверсии» номер восемь про «он её, она его» вспоминают только на второй день – спектакль «Remind Me» казанцев Анастасии Токрановой и Тимофея Жилина, сам по себе, интимный шёпот, но среди других (в нынешней программе восемь дуэтных сочинений) внезапно оборачивается громким манифестом. «Remind everybody about love» – примерно таким. Жилин и Токранова, на сей раз единственные, устраивают пятнадцатиминутку любви. Единственные именно по любви телом припадают к телу.
«Remind Me» в принципе движется в любовном ритме – на сплошном выдохе, резко-резко, скорее к пику. Так скорее, что даже не до пауз: если он и опирается на неё, то только для того, чтобы сразу же оттолкнуться, если она и прилаживается в «мостик», то лишь затем, чтобы из него через секунду – в кувырок. Но и в этом космическом нон-стопе они вдруг, как космические же корабли, стыкуются: он припадает к её спине, он вжимается в её тело, он поражается её «электричеством» – она, как ни убегай, и главный его смысл, и сильнейшее его желание, и его вечная боль. Голая, в общем, классика жанра.
И это вся классика: остальные пять разнополых дуэтов три диверсионных дня занимаются чем угодно – только не любовью. Хотя «голых» среди них большинство: задуманная «театральной» осенью (на театре военных действий Европа уже скоро год), «Диверсия-2014» в кои-то веки обходится без костюмов-масок-париков. Танцует – пусть целый мир темнит – начистоту. Костюмным и даже декорационным получается разве что «Viale Dei Castagni 16» («Проспект Каштанов, 16» по-нашему) итальянцев Пьерадольфо Чьулли и Олимпии Фортуни: собственную жилплощадь (здесь в уголочке нежатся подушки и повсюду уютно «потрескивает» попкорн) пара превращает в площадь Игры. Чтобы, проиграв почти целый час, всё-таки снова – зажить.
Они, парень в толстовке и девушка в футболке, поначалу как раз и живут: по очереди жадно кромсают пространство руками-лезвиями, упоённо взвинчивают мир сильными, красивыми ногами. Будоражатся, вскидываются, летают (это не contemporary dance, это уже спортивная акробатика) – отрываются, короче. И вдруг – бух в подушки. И понеслось… Как во сне, где всё – пожалуйста, Олимпия руки «одевает» в ноги (натянула штаны на руки, голову туда же спрятала, и надвигается на публику самостоятельно ходячая попа), Пьерадольфо наряжается Бэтменом и изо всех сил трясёт-развевает собственный плащ. Потом очкарики на дискотеке появляются: она – такая стесняшка-ботан, он – такой развяза-фрик. Потом два толстяка возникают…
Рассовывая подушки, куда только можно, шевеля «булками», чавкая попкорном, в общем, кривляясь и комиксуя, эти двое всех человеческих «тараканов» пытаются занести в Красную книгу. Все человеческие странности стараются возвести в норму. Но норма, слава Богу, побеждает, и больше не на площади Игры – на «живой площади» вновь показываются просто парень и девушка. Под его безразмерной толстовкой они срастаются в одно существо – о двух головах, четырёх ногах и четырёх руках. И этот сверхчеловек, свыкаясь с собственной чрезмерностью, счастливо улыбается – так улыбаются, только когда вместе.
У москвичек Галины Грачёвой и Ирины Лобковой всё то же: и две головы, и четыре руки-ноги, и улыбаются всеми губами разом. Потому что в принципе смешная затея – между Галей и Ирой (или между Машей и Олей, или между Клавой и Фросей, или между Ларисой и Светой) найти хотя бы одно различие. Одно есть: первая рыжая, вторая чёрная, но через четверть часа и оно превращается в сходство – чёрная, оказывается, первая, а рыжая, выясняется, вторая. Пока выясняется (что все мы, бабы, – бабы, и не имеет значения, какого цвета голова), две мамзели отчаянно хотят и совершенно не могут разделиться: Галино тело к телу Ириному приделано какой-то пружиной-невидимкой. Отбежишь подальше – притянет назад. Свой цирково-анатомический трюк под названием «Она-Она» Грачёва-Лобкова проделывают, чтобы удостовериться: дружба женская не сломается…
У чешско-бельгийского дуэта – равновеликие Тереза Ондрова и Питер Савел, если верить программке, сошлись на проекте «Намного больше, чем ничего» – тело в принципе одно на двоих. Точнее, у них два одинаковых тела: худые, ребристые, гибкие (сзади вообще не отличишь), они оба могут и мужика «включить», и по-дамски повилять бёдрами (пол Тереза и Питер надевают и скидывают, как нижнее бельё). Танцевальное «гермафродитство» Савел и Ондрова устраивают не только пластической забавы ради (хотя от игривых плечиков к грубым ступням – переходы реально забавные). Здесь к откровенному внешнему кривлянию примешана тщательно скрываемая внутренняя боль: вот если бы нам реально одно тело на всех – и никаких полов – было бы куда счастливее.
О счастье, которое только в мечтах, потому что люди – порознь, танцуют украинки Елена Чучко и Полина Давидюк и чехи Ленка Бартункова и Михал Захора. Первые так хотят слиться в одно: маленькая девочка и взрослая женщина, зажато и опасливо существуя в мире-тьме, всё время приближаются, тянутся друг к другу. И нежно прикасаются, и дерзко дерутся, но ни в прикосновении, ни в драке не рождается гармония: ни любовью, ни силой они не соединимы – как не соединимы прошлое и будущее. И пытаться соединять не стоит: пока пытаешься, настоящее проходит зря. Бессвязными и страшными фразами («Люди как игрушечные дельфины», «Смерть – это когда выигрывает чёрное», «Никогда!» – постоянно звучит фоном) проскальзывает мимо.
Вторые, Бартункова и Захора, тоже мечтают, чтобы вместе: в свете, тающем, как рафинад, статная женщина и гигант-мужчина застывают, как белоснежные фигуры на чёрной античной вазе. Нераздельным образом смотрятся. Несокрушимым барельефом выглядят. Но что-то всё-таки сокрушает – и, разламывая пространство мощными руками, они разламывают собственную – дуэтную – целостность. Её уже не восстановить: этот одновременно пустой и наполненный мир сильный и бессильный одновременно.
«Моя любовь / Моя жизнь» Анны Щеклеиной и Александра Фролова расколоты тоже: любовь – её, жизнь – его, и, кажется, никаких пересечений. Щеклеина и Фролов вообще всегда конфликтны до предела (в их случае: конфликтуют, значит, любят): дуэт-спор, дуэт-несовместимость, дуэт, где каждый сам и лучше, – екатеринбургская «Zonk’а» такая. На этот раз Аня «давит» библейским трагизмом: её любовь – белое платье, заломленные руки, угнетённая спина. Саша «вдаряет» бытовым хохмизмом: его жизнь – сплошной танец. Танец нормальных таких пацанов в ДК, танец смелых девчонок из общаги, танец парня, наугад выдернутого из зрительного зала. Собственное тело превращая в их тела, Фролов не боится безумного гротеска. «Zonk’а» вообще ничего не боится – и тем всегда великолепна.
Софья Гайдукова на шею Даниила Исупова (они – москвичи) сесть тоже не боится. В прямом смысле – на шею, в прямом смысле – сесть. Она бы, кажется, так всю жизнь и сидела, но Даниил «подсел» на гитару – между этими двумя, такими близкими, телами музыка встала стеной. Соня пытается пробиться: и извивается призывно, и смотрит нежно, и держит крепко. Но Даниил тоже крепко держит оборону – гитарный гриф держит, как самое любимое на свете. И, в общем, держаться друг друга он, она и гитара (именно в таком составе), похоже, будут вечно.
О вечной тяге человека к человеку на самой «человеческой» из восьми «Диверсий» танцуют легендарные «Провинциальные танцы». В программе дуэтного феста десятка багановских трюкачей, естественно, гости, но по сути – этого феста хозяева. То, что восемь раз танцуют двое, десятеро протанцовывают за час: «Забытьлюбить» – беспрерывная часовая телесная жажда, заставляющая разнополых танцовщиков при виде (точнее, при чувстве) друг друга колотиться мелко и часто. Танец «багановцев» рождается из первобытного главного ритма – и инстинктивно подчиняющиеся ему кажутся гораздо более счастливыми, чем те, кто собственный ритм упрятывает под суровую социальную холстину. «Провинциальные танцы» не призывают дичать – «Провинциальные танцы» просят очеловечиться. Тем более что для этого нужен всего один шаг – навстречу друг другу.
foto by Alex Yocu
Фестиваль Диверсия 2014 прошел при поддержке Министерства Культуры Российской Федерации, Фонда Михаила Прохорова и Администрации Костромской области.