Буквально 2 часа назад на Арт-площадка СТАНЦИЯ в Костроме завершился (а точнее — плавно перетек в фуршет) первый день юбилейного, 10-го фестиваля “Диверсия”. Несколько посетителей, решительно покинувшие зал не пригубя ни капли, в переговорах на лестнице бросили: “пощёчина общественному вкусу”. Описание этого дня лучше начать с конца: с четырех голых “булок” швейцарцев Delgado Fuchs. Извините, булки — это спойлер, наверняка могущий сбить с толку. На самом деле, швейцарцам удалось собрать в своем коротеньком произведении кучу смыслов, о которых невозможно нормально подумать за время выступления, но которые в вас успевают запихнуть, пока “ничего не происходит”. Дуэт сексапильных, вечно высмеивающих сексапильность, танцоров привнес театральность и тут же перевернул ее наизнанку. Одетые в костюмы аля XIX век (да, не повседневная контемпорари-дэнс одежда и не бежевые сорочки), Надин и Марко совершают променад по сцене, переглядываясь и явно что-то замышляя (Марко при этом напоминает Пушкина; в Надин неладное выдает леопардовый принт на шляпе). Свет гаснет, а вместе с до боли знакомым грохотом 5-й симфонии Бетховена в софитах предстают иные “лица” исполнителей. Их выразительная мимика и “разговор без слов” — сокращение оживленных ягодичных мышц (во всех смыслах: их пятые точки раскрашены и обрамлены “прическами”). В этом контексте слово “пощёчина” приобретает совсем другой оттенок — интересно, понимают ли это возмущенные лестничные комментаторы… Можно подумать, что финальное шоу посмеялось не только над серьезностью предыдущих (двух вполне типичных, абстрактных и out-of-context) постановок, но и над современным танцем и искусством вообще, а зрители — вместе с ними. Каким же надо обладать талантом, чтобы в 2016-м году выставить задницы и не быть при этом банальными. Круто, что такую пищу для размышлений дает “фестиваль диверсификаций”. Но глубокие анализы — постфактум, а завтра на “Диверсии” снова Delgado Fuchs и “Tordre” Рашида Урамдана. Заходите.
Второй день «Диверсии» завершился невероятной постановкой Tordre хедлайнера фестиваля Рашида Урамдана, и, мне кажется, что-то такое имеют в виду, когда говорят “будущее искусства за современным танцем”. Tordre (“Кручение”) — далеко не премьера (создан в 2014 году) — неожиданно воскрешает такие распространенные для дискурса современной хореографии клише, как “глубоко личное движение”, “индивидуальность танцора”, “телесность”, “присутствие”, “восприятие Другого”, давно погребенные в текстах описаний беззубых середничковых постановок. Для этого спектакля следовало бы изобрести другие слова, пока еще живые и что-то значащие.
Энни Ханнауэр танцует с рукой-протезом, сделанным из дерева и придающим ей грацию марионетки. Ее тело, продолженное в чужеродном материале, — своеобразный гибрид, предъявляющий и примиряющий в себе то, что на первый взгляд вступает в конфликт: условные “естественное” и “искусственное”. То, что мы воспринимаем как недостаток или “отсутствие” (фр. manque), становится ничем иным, как условием движения. Лора Джуодкайте выносит на сцену свое сверхъестественное кружение: она кружится на месте в течение многих лет, каждый день, с детства, и достигла в этом феноменальной виртуозности. Оказывается, танец вообще не требует особой хореографии или сценографии: достаточно превратить безумную привычку в свое искусство. Урамдан, кажется, нашел в Лоре сокровище: смотреть на ее движение — все равно что рассматривать ковер под ЛСД. Все мы в какой-то момент перестаем наблюдать Человека и наконец-то просыпаемся от иллюзии целостности личности. Это уже не танцовщица, это — мерцание, это смена тысячи лиц — каждый раз новое, освещенное под другим углом, закрытое ладонями, обвитое руками. Кружение Лоры уникально не только как ее опыт, но и как опыт, который дается пережить зрителю — увидеть развоплощение не только актера, но и развоплощение “человека как мы привыкли о нем думать”. Почти не сбиваясь, все так же кружась, Лора начинает говорить со зрителями, пытаясь вернуться из своего транса в зал, напоминая загипнотизированную или чревовещателя, говоря из глубины своего опыта. Иногда ее движение приостанавливает партнерша — ловит ее в объятия, как бы говоря, что Другой — это наша связь с миром. “Я кружусь и могу показать это, это больше не является проблемой”. А на зрителе огромная ответственность. Потому что он теперь свидетель. Очень красивый, тонкий спектакль, в котором только рискующего свидетеля выкрутит из обыденности по окончании.
Третий день “Диверсии” — российский — отличился тремя постановками наших соотечественников, видимо, таких же разных по задумке и исполнению, как население Вологды, Ярославля и Екатеринбурга. После российского дня резко стала актуальной рефлексия о формате дуэта: хочется сказать спасибо всем танцорам, сумевшим избежать спектаклей в духе любовной драмы на общем стуле. К сожалению, этого не удалось паре из Вологды, которая взялась за самую банальную тему на свете и не очень-то сумела обогатить ее новым прочтением: страсть, страдание и взаимная зависимость как будто перенесены из бульварного романа или сериала на федеральном канале. Плохо помогает даже бытовой драматизм с тазиком. Впрочем, это не отменяет некоторых удачных моментов спектакля и не обесценивает талантливое соло Ильи Оши. Найти хорошего режиссера — и цены ему не будет.
Дуэт из Ярославля оставляет в легком недоумении: как будто тебе показывают что-то в компании близких друзей, и все секут фишку, а ты нет. Постановка, якобы воспроизводящая чувства Валентины Терешковой в космосе (выбор темы уже вводит в легкое замешательство), сочетает в себе текст, синхронные и парный танцы, элементы чего-то вроде work-in-progress, какого-то метакомментирования и выноса на сцену моментов из перформативных тренингов. Все это как-то не клеится воедино, и кажется, что чтобы склеить, надо изрядно поговорить с исполнителями или хотя бы их знакомыми. Хотя в целом спектакль не лишен какого-то очарования и юмора, что стало плавной подводкой к последней постановке, и не зря ее поставили в конец — она спасла ситуацию.
Zonk`a из Екатеринбурга пятый и рекордный раз на “Диверсии” и, видимо, неслучайно: виной тому прекрасная техническая подготовка исполнителей и полное отсутствие пафоса за этой виртуозностью. Одним из немногих, им удалось вовлечь в свое движение и игру только за счет движения и игры. Никакого антуража, псевдофилософской риторики вокруг (хотя в анонсе спектакля без нее не обошлось) и, наконец-то, хорошая актерская подготовка, за которой не чувствуется актерства. В общем, сегодняшний день “Диверсии” сложился как путь от драматургической ошибки через абсурдное “космическое” своеобразие к приятному профессионализму и юмору. Наверное, это путь.
Десятая “Диверсия” закончилась приятным сюрпризом — спектаклем “Герой”, коллаборацией Ивана Естегнеева и исполнителей из ЮАР, танцевавших, по выражению одного из зрителей, “на пределе возможностей зрительного зала”. Впервые за время фестиваля постановка российского хореографа не проигнорировала тот факт, что искусство вписано в социо-политический контекст, и еще раз доказала, что кросс-культурные связи продуктивны по сути, а не только на уровне риторики. Смысловые координаты спектаклю задает небольшой куб с изображениями героев разных времен: от древнегреческого (кажется, это Геракл), через Иисуса — к Шваценегеру и Супермену, в целом намекая на то, насколько широк и укоренен в культуре миф о герое. В спектакле спектр этих образов очень ясно передан через хореографию и пластику, и не последнюю роль тут сыграл характер тел танцовщиков: сильное, “выученное”, культурно воспитанное тело, исполняющее элементы contemporary, вдруг превращается в тело зверя, потом в мимолетном движении принимает позу молящегося, потом превращается в подобие кентавра… Подчеркнутая мускулинность становится удачной декорацией для проявлений слабости, а контраст между этими состояниями не ограничивается конфликтом и противоборством. “Герой” скорее выявляет противоречия и ставит вопросы, а не стремится на них ответить. Задействование африканских танцовщиков — тоже своего рода сдвиг, необходимый для того, чтобы высказывание состоялось. Будучи носителями другой культуры, исполнители заставляют задуматься, насколько дискурс о герое европоцентричен или, наоборот, актуален для представителей других культур, что в нас общего и какого рода представления, стереотипы, нормы, эталоны и запреты нас роднят. Что касается социо-политического контекста, нарочно или нет, спектакль обращается к власти дискурса мускулинности, предписывающего “мужественности”, а значит и окружающим нас героям, определенное мужское поведение и чувственность, ущемляя право на своеобразие, выбор образа мыслей и действования. Движение героев спектакля переворачивает эти стереотипы, предъявляя в публичном пространстве свое право на отход от них.
Дневник “Диверсии” на этом завершен. Ждите отчетного материала по итогам фестиваля.
Генеральный партнер
Дневник Фестиваля Диверсия 2016 / Room For & Suvorov Media
Буквально 2 часа назад на Арт-площадка СТАНЦИЯ в Костроме завершился (а точнее — плавно перетек в фуршет) первый день юбилейного, 10-го фестиваля “Диверсия”. Несколько посетителей, решительно покинувшие зал не пригубя ни капли, в переговорах на лестнице бросили: “пощёчина общественному вкусу”. Описание этого дня лучше начать с конца: с четырех голых “булок” швейцарцев Delgado Fuchs. Извините, булки — это спойлер, наверняка могущий сбить с толку. На самом деле, швейцарцам удалось собрать в своем коротеньком произведении кучу смыслов, о которых невозможно нормально подумать за время выступления, но которые в вас успевают запихнуть, пока “ничего не происходит”. Дуэт сексапильных, вечно высмеивающих сексапильность, танцоров привнес театральность и тут же перевернул ее наизнанку. Одетые в костюмы аля XIX век (да, не повседневная контемпорари-дэнс одежда и не бежевые сорочки), Надин и Марко совершают променад по сцене, переглядываясь и явно что-то замышляя (Марко при этом напоминает Пушкина; в Надин неладное выдает леопардовый принт на шляпе). Свет гаснет, а вместе с до боли знакомым грохотом 5-й симфонии Бетховена в софитах предстают иные “лица” исполнителей. Их выразительная мимика и “разговор без слов” — сокращение оживленных ягодичных мышц (во всех смыслах: их пятые точки раскрашены и обрамлены “прическами”). В этом контексте слово “пощёчина” приобретает совсем другой оттенок — интересно, понимают ли это возмущенные лестничные комментаторы… Можно подумать, что финальное шоу посмеялось не только над серьезностью предыдущих (двух вполне типичных, абстрактных и out-of-context) постановок, но и над современным танцем и искусством вообще, а зрители — вместе с ними. Каким же надо обладать талантом, чтобы в 2016-м году выставить задницы и не быть при этом банальными. Круто, что такую пищу для размышлений дает “фестиваль диверсификаций”. Но глубокие анализы — постфактум, а завтра на “Диверсии” снова Delgado Fuchs и “Tordre” Рашида Урамдана. Заходите.
Второй день «Диверсии» завершился невероятной постановкой Tordre хедлайнера фестиваля Рашида Урамдана, и, мне кажется, что-то такое имеют в виду, когда говорят “будущее искусства за современным танцем”. Tordre (“Кручение”) — далеко не премьера (создан в 2014 году) — неожиданно воскрешает такие распространенные для дискурса современной хореографии клише, как “глубоко личное движение”, “индивидуальность танцора”, “телесность”, “присутствие”, “восприятие Другого”, давно погребенные в текстах описаний беззубых середничковых постановок. Для этого спектакля следовало бы изобрести другие слова, пока еще живые и что-то значащие.
Энни Ханнауэр танцует с рукой-протезом, сделанным из дерева и придающим ей грацию марионетки. Ее тело, продолженное в чужеродном материале, — своеобразный гибрид, предъявляющий и примиряющий в себе то, что на первый взгляд вступает в конфликт: условные “естественное” и “искусственное”. То, что мы воспринимаем как недостаток или “отсутствие” (фр. manque), становится ничем иным, как условием движения. Лора Джуодкайте выносит на сцену свое сверхъестественное кружение: она кружится на месте в течение многих лет, каждый день, с детства, и достигла в этом феноменальной виртуозности. Оказывается, танец вообще не требует особой хореографии или сценографии: достаточно превратить безумную привычку в свое искусство. Урамдан, кажется, нашел в Лоре сокровище: смотреть на ее движение — все равно что рассматривать ковер под ЛСД. Все мы в какой-то момент перестаем наблюдать Человека и наконец-то просыпаемся от иллюзии целостности личности. Это уже не танцовщица, это — мерцание, это смена тысячи лиц — каждый раз новое, освещенное под другим углом, закрытое ладонями, обвитое руками. Кружение Лоры уникально не только как ее опыт, но и как опыт, который дается пережить зрителю — увидеть развоплощение не только актера, но и развоплощение “человека как мы привыкли о нем думать”. Почти не сбиваясь, все так же кружась, Лора начинает говорить со зрителями, пытаясь вернуться из своего транса в зал, напоминая загипнотизированную или чревовещателя, говоря из глубины своего опыта. Иногда ее движение приостанавливает партнерша — ловит ее в объятия, как бы говоря, что Другой — это наша связь с миром. “Я кружусь и могу показать это, это больше не является проблемой”. А на зрителе огромная ответственность. Потому что он теперь свидетель. Очень красивый, тонкий спектакль, в котором только рискующего свидетеля выкрутит из обыденности по окончании.
Третий день “Диверсии” — российский — отличился тремя постановками наших соотечественников, видимо, таких же разных по задумке и исполнению, как население Вологды, Ярославля и Екатеринбурга. После российского дня резко стала актуальной рефлексия о формате дуэта: хочется сказать спасибо всем танцорам, сумевшим избежать спектаклей в духе любовной драмы на общем стуле. К сожалению, этого не удалось паре из Вологды, которая взялась за самую банальную тему на свете и не очень-то сумела обогатить ее новым прочтением: страсть, страдание и взаимная зависимость как будто перенесены из бульварного романа или сериала на федеральном канале. Плохо помогает даже бытовой драматизм с тазиком. Впрочем, это не отменяет некоторых удачных моментов спектакля и не обесценивает талантливое соло Ильи Оши. Найти хорошего режиссера — и цены ему не будет.
Дуэт из Ярославля оставляет в легком недоумении: как будто тебе показывают что-то в компании близких друзей, и все секут фишку, а ты нет. Постановка, якобы воспроизводящая чувства Валентины Терешковой в космосе (выбор темы уже вводит в легкое замешательство), сочетает в себе текст, синхронные и парный танцы, элементы чего-то вроде work-in-progress, какого-то метакомментирования и выноса на сцену моментов из перформативных тренингов. Все это как-то не клеится воедино, и кажется, что чтобы склеить, надо изрядно поговорить с исполнителями или хотя бы их знакомыми. Хотя в целом спектакль не лишен какого-то очарования и юмора, что стало плавной подводкой к последней постановке, и не зря ее поставили в конец — она спасла ситуацию.
Zonk`a из Екатеринбурга пятый и рекордный раз на “Диверсии” и, видимо, неслучайно: виной тому прекрасная техническая подготовка исполнителей и полное отсутствие пафоса за этой виртуозностью. Одним из немногих, им удалось вовлечь в свое движение и игру только за счет движения и игры. Никакого антуража, псевдофилософской риторики вокруг (хотя в анонсе спектакля без нее не обошлось) и, наконец-то, хорошая актерская подготовка, за которой не чувствуется актерства. В общем, сегодняшний день “Диверсии” сложился как путь от драматургической ошибки через абсурдное “космическое” своеобразие к приятному профессионализму и юмору. Наверное, это путь.
Десятая “Диверсия” закончилась приятным сюрпризом — спектаклем “Герой”, коллаборацией Ивана Естегнеева и исполнителей из ЮАР, танцевавших, по выражению одного из зрителей, “на пределе возможностей зрительного зала”. Впервые за время фестиваля постановка российского хореографа не проигнорировала тот факт, что искусство вписано в социо-политический контекст, и еще раз доказала, что кросс-культурные связи продуктивны по сути, а не только на уровне риторики. Смысловые координаты спектаклю задает небольшой куб с изображениями героев разных времен: от древнегреческого (кажется, это Геракл), через Иисуса — к Шваценегеру и Супермену, в целом намекая на то, насколько широк и укоренен в культуре миф о герое. В спектакле спектр этих образов очень ясно передан через хореографию и пластику, и не последнюю роль тут сыграл характер тел танцовщиков: сильное, “выученное”, культурно воспитанное тело, исполняющее элементы contemporary, вдруг превращается в тело зверя, потом в мимолетном движении принимает позу молящегося, потом превращается в подобие кентавра… Подчеркнутая мускулинность становится удачной декорацией для проявлений слабости, а контраст между этими состояниями не ограничивается конфликтом и противоборством. “Герой” скорее выявляет противоречия и ставит вопросы, а не стремится на них ответить. Задействование африканских танцовщиков — тоже своего рода сдвиг, необходимый для того, чтобы высказывание состоялось. Будучи носителями другой культуры, исполнители заставляют задуматься, насколько дискурс о герое европоцентричен или, наоборот, актуален для представителей других культур, что в нас общего и какого рода представления, стереотипы, нормы, эталоны и запреты нас роднят. Что касается социо-политического контекста, нарочно или нет, спектакль обращается к власти дискурса мускулинности, предписывающего “мужественности”, а значит и окружающим нас героям, определенное мужское поведение и чувственность, ущемляя право на своеобразие, выбор образа мыслей и действования. Движение героев спектакля переворачивает эти стереотипы, предъявляя в публичном пространстве свое право на отход от них.
Дневник “Диверсии” на этом завершен. Ждите отчетного материала по итогам фестиваля.
Текст: Аня Козина / Видео: Геннадий Суворов