Компания современного танца «Диалог Данс» показала не совсем гастрономическую премьеру – «Мой ужин с тобой». В названии явно про двоих, романтическое – «Мой ужин с тобой». На площадке – бок о бок – все четверо, кто танцевал в золотомасочном «Mirliflor» (и музыкант Симон Берц в придачу). Зрителей вообще несколько десятков, и они от исполнителей на расстоянии вытянутой руки. Но, несмотря на такое многолюдье, здесь почему-то одиноко до невозможности: хореограф из Франции Сесиль Луайе поставила в Костроме «Мой ужин с тобой», от которого совершенно естественно ждать теплоты и умиротворения. А вместо них в конце концов приходит… чёрная туча.
Если бы вдруг – по каким-то ну просто невероятным причинам – квартет танцовщиков «Диалог Данс» за пять минут до старта вдруг передумал выходить на площадку, обещанный публике «Ужин» всё равно бы состоялся. Француженка Сесиль Луайе целенаправленно готовила его из «ингредиентов», если не равноценных и не взаимозаменяемых, то уж точно дарящих максимально схожие вкусовые ощущения. Хореография, музыка и искусство инсталляции – все три кита, на которых «базируется» нынешняя премьера «Диалог Данс», безусловно, самоценны и при этом запрограммированы на одно. На то, чтобы в танцевальном пространстве явственно воплотилось такое абстрактное – одиночество, разъедающее каждого изнутри.
Даже если бы не было танцовщиков, они бы всё равно были: мощная ударная установка и заставленный посудой стол у задника и швейцарский музыкант Симон Берц, одинаково хорошо играющий и на ударных, и на обеденных. Помещая рядом две инсталляции (установка и стол в пространстве и концепции спектакля не просто элементы декорации, а многозначащие арт-объекты), Сесиль Луайе играет словами и смыслами: и там, и там – тарелки. И на тех, и на других, кстати, можно играть (негромкую «музыку стола» Берц предлагает зрителям послушать неоднократно). Но, такие похожие, музыкальные и столовые тарелки никогда в жизни (ну, разве только в спектакле «Диалог Данс») не окажутся рядом. «Инсталляция одиночества», первой попадающаяся на глаза, постепенно готовит зрителя к «хореографии одиночества».
Одинокая девушка в элегантно-деловом (Татьяна Караванова) с пустым бокалом в руке обессиленно падает на стул. Потом, несмотря на физическую истому, всё же встаёт и на автомате усердно протирает стол, расправляет скатерть, раскладывает приборы – так, когда совсем уже край, человек через «не могу» заставляет себя жить. Сопротивляется, хотя сердцебиение на нуле. Где-то вдалеке, у самого задника, Симон Берц принимается тихо-тихо наигрывать на посуде: металлической ложкой водит по деревянной лопатке, блестящим черпаком – по белоснежной супнице, о тарелки постукивает мягкой палочкой. И танцовщицу всю извивает, ломает, как при высокой температуре, как при неутолённой страсти.
Успокоение придёт, только когда в пространстве появится вторая (Мария Качалкова), да и то ненадолго: уже вдвоём на обрывистые, резкие «фразы» ударных девушки будут выдавать обрывистые, точечные физические реакции. Всё через замирание: села – замерла, встала – замерла, скрестила руки, схватила партнёршу за шею. Касания в этом дуэте предельно болезненные – более болезненна только фраза Качалковой, адресованная Каравановой: «С Днём рождения, Тань!».
Принимаясь за танцевальный спектакль на тему одиночества, Сесиль Луайе выбирает самые страшные «предлагаемые обстоятельства»: день рождения. Те двадцать четыре часа, которые случаются раз в году и в которые, как никогда, ждёшь внимания всех вокруг. Но внимания нет ни от кого вообще: именинница сидит за столом и куда-то в пустоту рассказывает о привидениях, которые являются ей в офисе, и о партнёрше, которая больше всего на свете боится одиночества. Как будто прячась от этих слов, партнёрша остервенело танцует и без того зажигательную латину: бёдра мелькают, руки парят, глаза горят – и она как будто совсем не из этого пространства. Она словно выдумка одинокой именинницы.
Сцена «зеркалится», дублируется, только с поправкой на пол: теперь именинник-мужчина (Евгений Кулагин) обустраивает праздничный стол. Выносит суп – и начинается какой-то абсурдный микс всего: в монологе Кулагина русский сменяется английским, а английский переходит в русский, в рецепте супа уживаются сырые яйца и овощи, в танце скрещиваются латина, контемпорари и эстрада. Сесиль Луайе апеллирует к Евгению Кулагину-драматическому актёру, умеющему быть невозможно смешным: его персонаж в спектакле «Мой ужин с тобой» гипертрофированно забавен и временами нескладен. Он просто существует в танцевальном пространстве – и уже хочется улыбаться, оттого (как и в сцене с девушкой-именинницей) так страшно слышать от партнёра (Иван Естегнеев): «Happy birthday, Евгений!».
Партнёр – противоположность персонажа Кулагина: Иван Естегнеев, как будто скользящий по black box, не трогателен и тем более не смешон. Он – провокатор: вроде бы по-дружески пожимает имениннику руку, но тут же тёплое рукопожатие переходит в арм-реслинг. Здесь вообще не складывается ровный танец: движение упирается в тычки, перерождается в сминания друг друга, выливается в бесконечные соревнования – кто громче крикнет, кто сильнее шваркнет руками. И внутренний двигатель этого дисгармоничного дуэтного мира – персонаж Ивана Естегнеева. В его реальности, как и в реальности героини Марии Качалковой, тоже приходится сомневаться. Как и Качалкова, Естегнеев в какой-то момент затевает сольный танец, и у него это – преодоление собственного тела, проверка суставов и мышц за прочность, выворотность, самопровокация.
И в финале этот второй, конечно, исчезает, оставляя именинника в одиночестве. Самую страшную сцену спектакля – последнюю – Евгений Кулагин играет (чтобы на контрасте, чтобы был драматический объём) невероятно гротесково: сидя за пустым столом, как ворчливая бабка, без остановки нудит про провидение, в существование которого, конечно, не верит. А привидение – огромная чёрная туча – тем временем, вопреки здравому смыслу и неверию персонажа, медленно наползает на него. И это чёрная туча, похоже, есть буквальное воплощение одиночества в спектакле Сесиль Луайе. В спектакле, который не оправдывает романтические ожидания, подаренные названием, и вообще напоминает талантливую театральную мистификацию: «Моего ужина с тобой нет», по большому счёту, вообще нет. Потому что нет тебя – есть только игры моего сознания.
Текст: Дарья ШАНИНА
Рубрика: диалог данс and tagged танец, театр. Bookmark the permalink. Both comments and trackbacks are currently closed.
Генеральный партнер
«Мы поедаем, нас поедают». Дарья Шанина о премьере Диалог Данс.
Компания современного танца «Диалог Данс» показала не совсем гастрономическую премьеру – «Мой ужин с тобой». В названии явно про двоих, романтическое – «Мой ужин с тобой». На площадке – бок о бок – все четверо, кто танцевал в золотомасочном «Mirliflor» (и музыкант Симон Берц в придачу). Зрителей вообще несколько десятков, и они от исполнителей на расстоянии вытянутой руки. Но, несмотря на такое многолюдье, здесь почему-то одиноко до невозможности: хореограф из Франции Сесиль Луайе поставила в Костроме «Мой ужин с тобой», от которого совершенно естественно ждать теплоты и умиротворения. А вместо них в конце концов приходит… чёрная туча.
Если бы вдруг – по каким-то ну просто невероятным причинам – квартет танцовщиков «Диалог Данс» за пять минут до старта вдруг передумал выходить на площадку, обещанный публике «Ужин» всё равно бы состоялся. Француженка Сесиль Луайе целенаправленно готовила его из «ингредиентов», если не равноценных и не взаимозаменяемых, то уж точно дарящих максимально схожие вкусовые ощущения. Хореография, музыка и искусство инсталляции – все три кита, на которых «базируется» нынешняя премьера «Диалог Данс», безусловно, самоценны и при этом запрограммированы на одно. На то, чтобы в танцевальном пространстве явственно воплотилось такое абстрактное – одиночество, разъедающее каждого изнутри.
Даже если бы не было танцовщиков, они бы всё равно были: мощная ударная установка и заставленный посудой стол у задника и швейцарский музыкант Симон Берц, одинаково хорошо играющий и на ударных, и на обеденных. Помещая рядом две инсталляции (установка и стол в пространстве и концепции спектакля не просто элементы декорации, а многозначащие арт-объекты), Сесиль Луайе играет словами и смыслами: и там, и там – тарелки. И на тех, и на других, кстати, можно играть (негромкую «музыку стола» Берц предлагает зрителям послушать неоднократно). Но, такие похожие, музыкальные и столовые тарелки никогда в жизни (ну, разве только в спектакле «Диалог Данс») не окажутся рядом. «Инсталляция одиночества», первой попадающаяся на глаза, постепенно готовит зрителя к «хореографии одиночества».
Одинокая девушка в элегантно-деловом (Татьяна Караванова) с пустым бокалом в руке обессиленно падает на стул. Потом, несмотря на физическую истому, всё же встаёт и на автомате усердно протирает стол, расправляет скатерть, раскладывает приборы – так, когда совсем уже край, человек через «не могу» заставляет себя жить. Сопротивляется, хотя сердцебиение на нуле. Где-то вдалеке, у самого задника, Симон Берц принимается тихо-тихо наигрывать на посуде: металлической ложкой водит по деревянной лопатке, блестящим черпаком – по белоснежной супнице, о тарелки постукивает мягкой палочкой. И танцовщицу всю извивает, ломает, как при высокой температуре, как при неутолённой страсти.
Успокоение придёт, только когда в пространстве появится вторая (Мария Качалкова), да и то ненадолго: уже вдвоём на обрывистые, резкие «фразы» ударных девушки будут выдавать обрывистые, точечные физические реакции. Всё через замирание: села – замерла, встала – замерла, скрестила руки, схватила партнёршу за шею. Касания в этом дуэте предельно болезненные – более болезненна только фраза Качалковой, адресованная Каравановой: «С Днём рождения, Тань!».
Принимаясь за танцевальный спектакль на тему одиночества, Сесиль Луайе выбирает самые страшные «предлагаемые обстоятельства»: день рождения. Те двадцать четыре часа, которые случаются раз в году и в которые, как никогда, ждёшь внимания всех вокруг. Но внимания нет ни от кого вообще: именинница сидит за столом и куда-то в пустоту рассказывает о привидениях, которые являются ей в офисе, и о партнёрше, которая больше всего на свете боится одиночества. Как будто прячась от этих слов, партнёрша остервенело танцует и без того зажигательную латину: бёдра мелькают, руки парят, глаза горят – и она как будто совсем не из этого пространства. Она словно выдумка одинокой именинницы.
Сцена «зеркалится», дублируется, только с поправкой на пол: теперь именинник-мужчина (Евгений Кулагин) обустраивает праздничный стол. Выносит суп – и начинается какой-то абсурдный микс всего: в монологе Кулагина русский сменяется английским, а английский переходит в русский, в рецепте супа уживаются сырые яйца и овощи, в танце скрещиваются латина, контемпорари и эстрада. Сесиль Луайе апеллирует к Евгению Кулагину-драматическому актёру, умеющему быть невозможно смешным: его персонаж в спектакле «Мой ужин с тобой» гипертрофированно забавен и временами нескладен. Он просто существует в танцевальном пространстве – и уже хочется улыбаться, оттого (как и в сцене с девушкой-именинницей) так страшно слышать от партнёра (Иван Естегнеев): «Happy birthday, Евгений!».
Партнёр – противоположность персонажа Кулагина: Иван Естегнеев, как будто скользящий по black box, не трогателен и тем более не смешон. Он – провокатор: вроде бы по-дружески пожимает имениннику руку, но тут же тёплое рукопожатие переходит в арм-реслинг. Здесь вообще не складывается ровный танец: движение упирается в тычки, перерождается в сминания друг друга, выливается в бесконечные соревнования – кто громче крикнет, кто сильнее шваркнет руками. И внутренний двигатель этого дисгармоничного дуэтного мира – персонаж Ивана Естегнеева. В его реальности, как и в реальности героини Марии Качалковой, тоже приходится сомневаться. Как и Качалкова, Естегнеев в какой-то момент затевает сольный танец, и у него это – преодоление собственного тела, проверка суставов и мышц за прочность, выворотность, самопровокация.
И в финале этот второй, конечно, исчезает, оставляя именинника в одиночестве. Самую страшную сцену спектакля – последнюю – Евгений Кулагин играет (чтобы на контрасте, чтобы был драматический объём) невероятно гротесково: сидя за пустым столом, как ворчливая бабка, без остановки нудит про провидение, в существование которого, конечно, не верит. А привидение – огромная чёрная туча – тем временем, вопреки здравому смыслу и неверию персонажа, медленно наползает на него. И это чёрная туча, похоже, есть буквальное воплощение одиночества в спектакле Сесиль Луайе. В спектакле, который не оправдывает романтические ожидания, подаренные названием, и вообще напоминает талантливую театральную мистификацию: «Моего ужина с тобой нет», по большому счёту, вообще нет. Потому что нет тебя – есть только игры моего сознания.
Текст: Дарья ШАНИНА